Герцен А И - Былое И Думы (Часть 3)
Герцен А.И.
Былое и думы. Часть 3.
ВЛАДИМИР-НА-КЛЯЗЬМЕ (1838-1839)
Не ждите от меня длинных повествований о внутренней жизни того времени...
Страшные события, всякое горе все же легче кладутся на бумагу, чем
воспоминания совершенно светлые и безоблачные... Будто можно рассказывать
счастье?
Дополните сами, чего недостает, догадайтесь сердцем - а я буду говорить о
наружной стороне, об обстановке, редко, редко касаясь намеком или словом
заповедных тайн своих.
("Былое и думы")
ГЛАВА XIX
Княгиня и княжна.
Когда мне было лет пять-шесть и я очень шалил, Вера Артамоновна
говаривала: "Хорошо, хорошо, дайте срок, погодите, я все расскажу княгине, как
только она приедет". Я тотчас усмирялся после этой угрозы и умолял ее не
жаловаться.
Княгиня Марья Алексеевна Хованская, родная сестра моего отца, была
строгая, угрюмая старуха, толстая, важная, с пятном на щеке, с поддельными
пуклями под чепцом; она говорила прищуривая глаза и до конца жизни, то есть до
восьмидесяти лет, употребляла немного румян и немного белил. Всякий раз, когда
я ей попадался (306) на глаза, она притесняла меня; ее проповедям, ворчанью не
было конца, она меня журила за все, за измятый воротничок, за пятно на
курточке, за то, что я не так подошел к руке, заставляла подойти другой раз.
Окончивши проповедь, она иногда говаривала моему отцу, бравши кончиками
пальцев табак из крошечной золотой табакерки: "Ты бы мне, голубчик, отдал
баловня-то твоего на выправку, он у меня в месяц сделался бы шелковый". Я
знал, что меня не отдадут, а все-таки у меня делался зноб от этих слов.
С летами страх прошел, но дома княгини я не любил - я. в нем не мог дышать
вольно, мне было у нее не по себе, и я, как пойманный заяц, беспокойно смотрел
то в ту, то в другую сторону, чтоб дать стречка.
Княгинин дом вовсе не походил на дом моего отца или Сенатора. Это был
старинный, православный русский дом. Дом, в котором соблюдались посты, ходили
к заутрени, ставили накануне, крещенья крест на дверях, делали удивительные
блины на масленице, ели буженину с хреном, обедали ровно в два и ужинали в
девятом часу. Западная зараза, коснувшаяся братьев и сбившая их несколько с
родной колеи, не коснулась житья княгини; она, напротив, с неудовольствием
посматривала, как "Ванюша и Левушка" испортились в этой Франции.
Княгиня жила во флигеле дома, занимаемого ее теткой, княжной Мещерской,
девицей лет восьмидесяти.
Княжна была живою и чуть ли не единственною связью множества родственников
во всех семи восходящих и нисходящих коленах. Около нее собирались в большие
праздники все ближние; она мирила ссорившихся, сближала отдалявшихся, ее все
уважали, и она заслуживала это. С ее смертью родственные семьи распались,
потеряли свое средоточие, забыли друг друга.
Она окончила воспитание моего отца и его братьев; после смерти их
родителей она заведовала их именьем до совершеннолетия, она отправила их в
гвардию на службу, она выдала замуж их сестер. Не знаю, насколько она была
довольна плодом своего воспитания, образовавши, с помощью французского
инженера, Вольтерова родственника, помещиков esprits forts1, но уважение к
себе вселить она умела, и племянники, не (307) очень расположенные к чувствам
покорности и уважения, почитали старушку и часто слушались ее до конца ее
жизни.
Дом княжны Анны Борисовны, уцелевший каким-то чудом во время пожара 1812,
не был поправлен лет пятьдесят; штофные обои, вылинялые и почерневшие,
покрывали стены; хрустальные люстры, как-то загорелые и сделав
